Поскольку примиренчество – это в основном западное течение, на английском языке трудно найти работы, в которых науку пытались бы примирить с восточными религиями. Но одно из течений хиндутвы – растущего индусского национального движения – очевидно, делает для «Вед» то, что Нурбаки делает для Корана: загоняет науку в прокрустово ложе священных книг. Как отмечает индийский историк и философ Мира Нанда, это течение мысли «просто берет произвольную теорию физики или биологии, популярную, возможно, у западных ученых в тот или иной период, и утверждает, что идеи индуизма "похожи на это" или "означают то же самое" и "поэтому" совершенно современны и разумны».
А что с буддистами? Эта «религия» объединяет, разумеется, множество сект, часть которых относится скорее к философии, чем к религии, но самое известное заявление буддистского примиренчества принадлежит Тэнцзину Гьямцхо, нынешнему далай-ламе. Гьямцхо, с юности восхищавшийся наукой, даже написал книгу «Вселенная в единственном атоме», в которой попытался согласовать науку и буддизм. В ней содержится утверждение, которое часто цитируют, чтобы показать превосходство факта над верой в буддистском учении: «Если бы научный анализ убедительно продемонстрировал ложность тех или иных положений буддизма, то мы должны были бы принять данные науки и отказаться от этих положений». Тем не менее Гьямцхо признает по крайней мере два сверхъестественных явления – реинкарнацию и закон кармы – и критикует теорию эволюции с креационистских позиций. Далай-лама утверждает, что мутации не случайны, а представление о том, что «выживает наиболее приспособленный» является тавтологией (это не так). Буддизм считается одним из наиболее «небуквальных» верований, но буквализм в отношении некоторых положений делает его, как и все прочие религии, несовместимым с наукой.
Самая известная – по крайней мере, в последние годы – попытка примирить науку и религию связана с именем палеонтолога Стивена Джея Гулда. В книге «Твердыня вечная. Наука и религия в полноте жизни», написанной в 1999 г., Гулд попытался доказать, что совместимость науки и религии основана на понимании того, что их цели совершенно различны. Наука, утверждал он, ставит перед собой цель узнать как можно больше о мире природы, тогда как религия имеет дело исключительно с вопросами смысла, цели и морали. Таким образом, две эти области образуют «непересекающиеся магистерии», по определению Гулда. По его мнению, такое разделение создает своего рода гармонию: чтобы разобраться с состоянием человека, утверждал он, необходимы и физические, и метафизические исследования. Понятие непересекающихся магистерий взяли на вооружение многие научные организации, всегда готовые продемонстрировать, что они не наступают на ноги религии.
Гулд не первым предложил эту идею. Ее и прежде не раз высказывали и богословы, и философы. Математик Альфред Норт Уайтхед, к примеру, предвосхитил Гулда, написав еще в 1925 г.:
...Вспомните, с какими разными, далекими друг от друга аспектами имеют дело наука и религия. Наука сосредоточена на общих условиях, которые, в соответствии с наблюдениями, регулируют физические явления; в то же время религия целиком погружена в размышления о моральных и эстетических ценностях. С одной стороны здесь закон всемирного тяготения, а с другой – размышления о красоте святости. То, что видит одна сторона, другая упускает из виду, и наоборот.
Вклад Гулда заключается не только в том, что он формализовал этот аргумент и расширил его на целую книгу, но и в том, что он предложил это утверждение в качестве принципа здравого интеллектуального поведения. Популярность этой идеи, не новой и не особенно глубокой, объясняется, несомненно, убедительностью литературного стиля Гулда, тоном книги, который лучше всего характеризуется словами «Ребята, давайте жить дружно!», и тем фактом, что аргумент, «наделяющий каждый предмет достоинством и индивидуальностью», был предложен знаменитым и популярным ученым, к тому же открытым атеистом.
К несчастью, попытка Гулда терпит неудачу по двум причинам: она требует гомеопатического разведения религии и превращения ее в гуманистическую философию, лишенную всяких претензий на сверхъестественное; а религию объявляет единственным арбитром в моральных и философских вопросах, имеющих при всем при том длинную светскую историю. Поскольку концепция непересекающихся магистерий – вероятно, самый распространенный аргумент в пользу совместимости науки и веры, следует рассмотреть его подробнее.
Гулд начинает свои рассуждения с наблюдения о том, что и наука и религия иногда выходят за надлежащие рамки: религия, по сути, делает научно проверяемые заявления о природе, а ученые заимствуют у природы этические и социальные принципы. Самый очевидный пример первого – американский креационизм; второго – ранние попытки оправдать расизм и капитализм, аппелируя к теории эволюции. Используя примеры, извлеченные из работ Дарвина, Галилея, кардинала Ньюмана и других ученых и богословов, Гулд показал, что подобные нарушения границ имели место на протяжении всей истории. Концепция непересекающихся магистерий, утверждает он, исключит их повторение в дальнейшем, если мы будем придерживаться следующих принципов:
...Наука делает попытки задокументировать фактологический характер окружающего мира и разрабатывает теории, которые увязывают и объясняют эти факты. Религия, с другой стороны, действует в столь же важном, но совершенно ином царстве человеческих целей, смыслов и ценностей – вопросов, которые фактологическое царство науки могло бы осветить, но ни в коем случае не способно решить.